эту лицемерку. Как-то подслушала, что они говорят обо мне, ужас. Оказывается, она меня терпит только из-за моей матушки, как же сама Палий, такие связи, такой род и тут это недоразумение. Алексей мне оценку не давал и то хлеб. А подслушивать это здорово, так хоть точно знаешь, кто как к тебе относится на самом деле. Да и потом, хоть какое-то приключение.

18 июня.

Приехал Николай, племянник Алексея. Я раньше с ним знакома не была, но мне он уже не нравится, яблочко-то от яблони недалеко падает. Наверно такой же, как и его дядька — самовлюбленный болван. Вызвали его, оказывается, всего на неделю, для того, чтобы у меня был партнер моей весовой категории. Не помогло, опять меня валяли по татами как кусок мяса. Не способна я сопротивляться. Не могу, не мое это. Алексей посмотрела на наши брыкания и молча ушел к себе в кабинет.

К Кольке старалась не подходить, черт его знает, какие тараканы у него в голове. А чтобы и он ко мне не подходил — изобразила из себя великосветскую стерву. Сработало.

Подслушать сегодня ничего не удалось. Жаль. Только небольшой разговор Алексея с кем-то по телефону, он называл кого-то воробушком. Неужели Марину? Ничего непонятно.

25 июня.

Я уже неделю сражаюсь с боксерской грушей, отрабатывая удары. Руки болят нещадно. Алексей видимо решил довести меня до края, еще немного, и я сорвусь. Вечером ложусь в кровать с трясущимися руками, утром встаю такой же. А вставать не хочу, вообще. Вот бы лечь, заснуть и не проснуться. Не видеть его смазливую рожу, не слышать визгливый голосок вернувшейся Марины. Колька уехал, хоть это хорошо. Смогли бы мы подружиться при иных обстоятельствах? Все может быть. Только что получилось, то получилось.

Сегодня нашла таблетки снотворного, украла целую упаковку и спрятала у себя в тайнике. Самоубийство — не выход, я это понимаю, но если станет совсем-совсем плохо, воспользуюсь. Сегодня опять шпионила за Алексеем и Мариной, ничего интересного. Обсуждали дела в ковене. Оказывается, Марина там занимает какой-то пост в отделе безопасности и периодически возит амулет в город, если какой-то бедолага был осужден ковеном. Это что она типа палача? Или просто курьер? А почему амулет хранится тут, а не в службе безопасности? Не поверю, что они не могут обеспечить в городе нормальную защиту артефакту.

30 июня.

Чего он добивается? Хочет, чтобы я его возненавидела? Так это уже произошло. Больше ненавидеть Алексея, чем я просто невозможно. А он придумал новую забаву, отвел меня в подвал, оббитый войлоком, оставил там, в кромешной тьме и включил музыку. Что-то непонятно визгливое, немелодичное с резкими перепадами тонов, и громоздкими вкраплениями органа. Первые полчаса было еще ничего, а потом… я чуть с ума не сошла от повторяющейся мелодии. Сколько я в темноте просидела — не знаю, но вышла на трясущихся ногах. Еще несколько таких сеансов и от меня останется пускающая слюни идиотка.

Не знаю, как добрела до своей комнаты, и завалилась в кровать, сжавшись в позу эмбриона. Меня не трогали, даже ужин принесли. Съела, не почувствовав вкуса, вот сейчас сижу — пишу, но наверно хватит на сегодня, глаза слипаются.

2 июля.

Прошло несколько дней. Издевательства в комнате ужаса не прекратились. Но теперь я знаю, чего мне ждать, когда спускаюсь туда. Свой страх стараюсь не показывать. А когда включается музыка, сажусь в позу лотоса и стараюсь абстрагироваться от всего, только так можно выжить в этой какофонии и не сойти с ума. Это он что таким макаром решил меня заставить медитировать, не мытьем так катаньем? Поставить меня в ситуацию, когда у меня другого выхода не останется, как только уйти в себя? Жестоко, но действенно. Я не оправдываю его методы, ни боже мой, но не признать их действенность не могу.

Возобновила шпиёнские страсти. Сегодня долго не могла уснуть, решила пойти в кухню за водой, автоматически свернула к кабинету Алексея. А там… Дверь была приоткрыта… За окном было уже темно, кабинет освещала только настольная лампа, на которую была накинута рубашка. Возле стола веером раскиданы бумаги. А на столе извивались два обнаженных тела. Никогда не думала, что это может быть так красиво и чувственно. Хрупкая Марина выгибалась под сильным телом Алексея, стараясь задеть его грудь сосками. Руки ее были запрокинуты за голову, на лице блуждала похотливая улыбка. Глаза полуприкрыты, загорелые длинные ноги обернулись вокруг его бедер. А он… Он был прекрасен, как скульптура древних мастеров, как оживший бог, спустившийся на землю. Его руки блуждали по ее телу, вызывая все более сильные стоны. Время от времени их губы соединялись и тогда его бедра начинали вбиваться в нее с еще большей неистовостью.

Я стояла в темноте завороженная, не смея шевельнуться, оторвать глаз от этой совершенной картины. Не знала, что бывает так красиво, что прекрасно не только женское тело, но и мужское, особенно вот такое сильное. Что когда два тела сливаются в одно, это выглядит так гармонично, так правильно, только так и должно быть. Только почему-то очень захотелось оказаться на ее месте. Почувствовать каково это быть под ним, ощущать его руки на себе, губы на своих губах, его бедра возле своих. Эта мысль напугала. И я постаралась тихонько ретироваться, только краем глаза заметила направленный на меня насмешливый взгляд. Видел! Я судорожно выдохнула и понеслась к себе в комнату, вода была забыта моментально. Как я завтра покажусь ему на глаза?

3 июля.

Он молчал, не подавал вида, что видел меня возле кабинета. А я уже не могла относиться к нему по-прежнему. После вчерашней сцены что-то во мне перевернулось, сломалось, даже не знаю, может, облетело как шелуха, обнажая потаенные желания. Мне семнадцать. Зов тела, как писали в средневековых романах, давно пробудился. Я до этого ходила на свидания, активно флиртовала и целовалась. Но не более того, и потом это были мальчишки, мои сверстники, а тут взрослый мужчина, который выглядит по-другому, пахнет по-другому и ведет себя не так как они. Каждый раз, когда я на него смотрела, перед моими глазами возникала картина неистовой страсти, и я безудержно краснела.

Но вот что странно, он сегодня отнесся ко мне по-другому, более мягко. Не было насмешек. Он просил с улыбкой, и я счастлива была ему угодить. Правда, скрывала, как могла, опуская голову и кусая губы. И